Впрочем, не буду никого судить. Возможно, в голодный год у них есть более чем веские основания для такого поступка…

С нас, в смысле, с Орды, не убудет. Покинь эта старуха чертоги жизни сейчас, проблем у Орды могло бы возникнуть гораздо больше. Чем сейчас, когда нам нужно её всего лишь выходить и выкормить.

Десятник лагеря оказывается толковым и не ленивым.

После того, как реанимационные мероприятия заканчиваются (успешно, слава Аллаху), он моментально организовывает носилки, крепит их между парой коней, транспортирует старуху в лагерь.

Где над ней, параллельно слушая мой рассказ, начинает хлопотать уже Алтынай.

– В общем, отделались лёгким испугом, – резюмирую в самом конце. – Ты сама выйдешь на площадь объявишь? Или мне пойти проораться?

– Давай сейчас ты, – предлагает Алтынай. – А я тогда уже вечером, один раз за день, все новости за сутки им сообщу: не дело царственной особе в роли глашатая раз в час подвизаться.

Потом мы с ней смеёмся, в качестве разрядки от напряжения.

– Слушай, а что ваш разговор с Наместником? – спрашиваю через минуту. – Я вообще забыл, за всеми хлопотами, – указываю взглядом на лежащую на белой кошме старуху.

– Я не забыла. – Качает головой Алтынай. – Я выходила на площадь с сотниками. Наместник не пришёл, трусливый ишак…

Потом Алтынай остаётся хлопотать над старухой, а я шагаю к лавке Иосифа, чтоб на площади по пути сделать очередное объявление.

Теперь уже на трёх языках, поскольку в реанимационной горячке я, можно сказать, «спалился»: было не до выбора, и да, говорить пришлось так, чтоб понимали, как можно скорее. И да, я не совсем болван в дари. Поскольку более‑менее могу объясняться по‑таджикски…

В свою бытность в молодости там, в Душанбе и южнее, я, разумеется, общался не только на пашто .

Просто, если умеешь считать до десяти, остановись на шести.

__________

Примечание.

Вот эту песню ГГ вспоминал вслух, когда нервничал, где же местный врач:

https://www.youtube.com/watch?v=‑RZ1sYn4udU

Сам ГГ эту песню знал из своего прошлого в нашем мире, поскольку успел застать краем Муборакшо Мирзошоева в Душанбе, до того, как тот умер.

Видимо, либо эта песня знакома окружающим его дари в новом мире:) уже как народная.

Либо – само название уже чётко говорит, что будет дальше:)

Ну а вот уже тот вариант, который знали местные:

https://www.youtube.com/watch?v=63164Ao5i8k

Глава 25

К тому времени, как я добираюсь, наконец, до лавки Иосифа, он уже частично в курсе всех событий благодаря «базарному телеграфу»:

– Жива? – выдыхает он, почему‑то волнуясь.

– Вполне, – удивлённо пожимаю плечами. – Если не секрет, почему волнуетесь? Вас бы мы в обиду всё равно не дали.

– Лишние проблемы не нужны никому, – почему‑то надувается Иосиф. Потом, правда, добавляет. – В случае конфликтов между разными народами, первыми почему‑то всегда страдают еудим. Но вы ещё слишком молоды, чтоб… – он не заканчивает фразу.

– С некоторым допущением, признаю правоту ваших слов, уважаемый, – за церемонным наклоном головы, прячу смех (уж больно Иосиф похож на некоторых персонажей). – Кстати, а в число ваших добродетелей случайно не входит знание стоимости таких вот лекарств и их компонентов…

По памяти, цитирую местные медикаменты, упомянутые Файзуллой в качестве обязательной составляющей его терапии спасённой бабуле.

Иосиф молча кивает, вооружается большой писчей доской (на малой я замечаю всё ещё не стёртые свои каракули) и через несколько минут поворачивает её мне:

– Вот. Плюс‑минус десять сотых долей, но порядок цен точен.

– Уважаемый, озвучьте, пожалуйста, – улыбаюсь. – Я неграмотен. В этой письменности.

Иосиф, спохватившись, зачитывает цены и итоговую сумму.

Благодарю его и мысленно снимаю все свои невысказанные претензии в адрес Файзуллы: названая им цена его лекарских услуг в полтора дирхама не покрывает и половины стоимости лекарств. Которые он будет расходовать.

Стоимость медикаментов, кстати, я и сам примерно представлял, после визита с Лю на оптовый аптечный склад, где она закупалась для колледжа. Иосиф только подтвердил плюс уточнил незнакомые мне позиции (кстати, надо будет спросить, откуда он в курсе цен на медикаменты ).

После недолгих расчётов, вижу, что Файзулла разделил на два все предстоящие материальные расходы на старуху, и вслух при людях озвучил половину. Просто кроме нас с ним, никому другому из толпы, не закупавшему медикаменты у профильных поставщиков, это не понятно. Потому за рвачество на него не грешу.

– А где разместили пострадавшую? – спрашивает Иосиф, терпеливо дождавшись окончания моих подсчётов.

Видимо, он издалека видел носилки на двух конях, потому и спрашивает.

– В шатре Алтынай, – и не думаю скрывать, поскольку скрывать нечего. – Старуха живёт одна, родни нет; а когда мы спросили, кто за ней присмотрит, все местные почему‑то очень быстро разошлись. Как будто не они так переживали за неё получасом ранее, – заканчиваю с сарказмом.

– А почему вы не принесли её сразу сюда? – сводит брови вместе Иосиф, вопросительно глядя на меня и не реагируя ни на сарказм, ни на юмор. – Вы считаете, что в военном лагере, без крыши над головой, ей будет лучше, чем в доме со стенами?

– Ну не мог же я распоряжаться вашим домом без вашего ведома, – резонно, как мне кажется, возражаю.

– Предлагаю перенести её сюда при первой возможности, – коротко кивает Иосиф. – Это в наших общих интересах, и я это понимаю не хуже вас.

– Благодарю повторно… – прикладываю руку к сердцу. – Тогда завтра, сразу после визита местного доктора. О, чуть не забыл… Пойду проорусь на площади. По поручению Алтынай. И кстати, а вы не заметили вчера, куда делось тело убитого сотника?

– Стражники унесли, примерно через полчаса, – добросовестно сообщает Иосиф.

__________

Известие о том, что старуха Нигора жива, облетела базар так же быстро, как и известие о приключившемся с ней несчастье. Благо, очевидцев работы охранника дочери степного хана и уважаемого Файзуллы хватало. Как и свидетелей последних слов лысого степняка.

Десяток городской стражи, как обычно, разбившийся на пары, сегодня, обходя базар и кое‑где собирая обычную дань, уже устал отвечать на вопросы всех подряд: известно ли Городской Страже, что имела место попытка убийства? И что в стане туркан, где сейчас находится спасённая, ждут дознавателя? Не позднее часа Магриб.

Поначалу стражники кивали. Потом морщились. Потом вообще перестали отвечать.

Посетив после обеденного времени казармы, они добросовестно донесли до второго сотника требование прислать дознавателя, но по скривившемуся лицу того поняли, что никто никуда не пойдёт.

– Как так, Нияз? – спросил, в нарушение всех правил, самый старший из десятка, сорокалетний Али. – Даже если бы это был совсем чужой человек, мы были бы обязаны вмешаться. Но она же вообще наша?..

Сотник, также в нарушение всех правил, поднялся, молча похлопал Али по плечу и, ни слова не говоря, вышел наружу.

По возвращении на базар для вечернего обхода, оказалось, что стражникам нужно ходить вместе, и что о разбивке на пары речь не идёт: проклятый охранник дочери хана опять что‑то орал после обеда на площади, и теперь даже свои незаметно плевали страже под ноги, отворачиваясь. Не предлагая, как обычно, ни прохладной воды с анисом, ни куска горячей лепёшки. Коими несущих службу на базаре ранее всегда угощали бесплатно.

– И что теперь? Как людям в глаза смотреть? – стражники теребят десятника, который и сам не знает, что делать.

В конце концов, Али принимает решение:

– На сегодня давайте заканчивать. Шагайте по домам, на улице сегодня не появляться. А то как бы нас с вами за ту старуху…