– Гхм, люди. Это всё здорово, но речь была о другом, – деликатно возвращаю собеседников к изначальной теме.

– А‑а‑а, так там всё просто. Опрашиваем с помощью Разии, кто что на самом деле думает из этого твоего списка подручных Нурислана, – легкомысленно отмахивается Актар. – Потом пашто решают вопросы . С каждым отдельно. Если что, это будет личная вражда моего хеля  с родичами того человека . Может, кого‑то из них даже убивать не придётся? – задумчиво завершает логическое построение пуштун и сам же зависает над собственной мыслью.

– Это если у него грехов за душой нет? – серьёзно спрашивает Алтынай.

– И грехов, и греховных намерений, – отвечает Актар. А затем он поражает меня своей неожиданной приверженностью к Исламу и арабскому языку, – Inama al amalu bil niyatii. Судят по намерениям .

– Что это с тобой, – давлюсь набежавшей в рот слюной от неожиданности. – С каких это пор ты цитируешь что‑то кроме Пашто Валлай?

– Это Первый из Хадисов Имама ан‑Навави, – как первокласснику, снисходительно и победоносно поясняет Актар.

А я удерживаюсь от ребячества и не открываю с ним дискуссию об остальных тридцати девяти. Поскольку «Сорок Хадисов ан‑Навави» я тоже знаю, пожалуй, не хуже него… Включая не только сами хадисы, а и их трактовки несколькими поколениями живших после.

– Я знаю, что это за хадис, – улыбаюсь. – Удивлён, что ты всем сорока следуешь.

– Ну, не всем сорока, – тут же смущается Актар, который никогда и никому принципиально не врёт. – Но если мысль хорошая, а человек, сказавший её – достойный и мудрый, почему не принять в сведению?

– Тем более что с Разиёй появляется ошеломительная возможность оценить не только дела, а и эти самые намерения, – оглушительно смеётся Алтынай. – Давая практику собственному менталисту, я сейчас о Разие, и натаскивая этого самого менталиста на практических задачах: ну мало ли, что хелю  ещё когда понадобится?

– На всё Воля Аллаха, – сконфужено краснеет Актар, который, видимо, считал свои такие намерения исключительно собственной тайной, принадлежащей одному‑единственному человеку.

А его надежды были разбиты роком судьбы в лице Алтынай, которая, в силу природной смётки и ума, отлично уже разбирается в декларируемых и скрытых мотивах местных «политических деятелей », кем бы они не являлись.

Глава 2

– Актар, ты мне друг, – смеётся Алтынай. – Не переживай ты так! Я никому не скажу об этом. Тем более, как по мне, ничего преступного в этом нет. Каждый блюдёт интересы своего народа так, как считает нужным. А если он при этом не задевает соседей, то это всё – исключительно твои собственные игры, которые ни порицать, ни осуждать никому не приходится.

– Вмешательство в сознание считается грехом, – угрюмо бормочет Актар. – Но что‑то подсказывает мне, что отказаться от такого нового члена рода будет тоже неправильным.

– Ты просто не силён в исламе, мой друг, – по примеру Алтынай, свешиваюсь с седла, чтоб отвесить хлопок по плечу товарища.

Даже ухитрившись не свалиться при этом. Под удивлённо‑одобрительное присвистывание Алтынай.

– И ты не силён в его казуистике, – продолжаю корректировать направление мыслей Актара, поскольку в своём занудном состоянии он очень тяжёл для общения.

– А я сейчас про ислам и говорю, – чуть удивляется он.

– Ну тогда ответь. В каких случаях употребление хамр  и харам не несёт в себе греха для вкусившего их правоверного?

_________

Примечание:

Хамр (араб. خمر) – алкогольные напитки (пиво, вино, водка и т. д.), запрещены в Исламе.

_________

– А правда, в каких? – Алтынай с любопытством тоже упирается взглядом в Актара.

– На ходу не готов ответить, – сердито ворчит пуштун. – Надо подумать.

– Не надо думать, нам Атарбай сейчас всё расскажет, – Алтынай впечатывает ладонь в моё плечо, гораздо легче меня повторяя фокус со свисанием с лошади.

– Допустим, ты на далёком севере упал в ледяную воду. Как‑то ухитрился выбраться, но вокруг мороз. И тебе надо восстановить силы. – Выдаю давно набившую оскомину заготовку из другого мира  (справедливую и здесь). – Из еды у тебя, ну, допустим, свинина, либо ишак, либо собака.

– Собака и свинина ладно, но откуда на севере ишаки? – заливисто ржёт Алтынай. – Их уже даже в больших лесах севернее нашей Степи не водится!

– Хорошо. Пусть будет только собачатина либо свинина, – покладисто соглашаюсь. – Ещё есть крепкое хмельное питьё, согревающее изнутри и восстанавливающее отнятые холодом силы. Если не употребить его – умрёшь.

Алтынай бы поняла, скажи я и сложнее; но как передать понятие углеводов Актару, я не знаю.

– Для спасения жизни, видимо, будет допустимо, – раскалывает религиозный ребус через несколько минут Актар, выходя из состояния глубокой задумчивости.

– Могу назвать хадисы, которые говорят, что таки да, допустимо, – смеюсь. – И даже более того. Если ты в тюрьме, и тебя под страхом смерти либо увечья понуждают употреблять харам либо хамр , это тоже не ляжет грехом на твою душу.

– А ведь да! – тут же воодушевляется Актар, воодушевлённо пускаясь обдумывать свежую идею. – Похоже, что ты прав…

Алтынай тихо смеётся сбоку, поскольку тема для нас с ней не новая, а вид у нашего пуштунского товарища более чем потешный.

– Это прямо вытекает из … – следующие несколько минут просвещаю Актара, доступ к книгам у которого был весьма ограничен. – Не надо ломать голову. Всё уже давно сказано до нас.

– Справедливости ради, ты сейчас оговорил только лишь дозволенные исключения, – резюмирует Актар. – Каким образом это всё связано с менталистом? И с его использованием? – добавляет он уже тише.

– Да, каким образом это облегчает Актару использовании Разии? Для выявления приспешников Нурислана? – вторит рефреном Алтаный.

– Если предположить, что жизнь и безопасность рода могут зависеть от её работы либо неработы… дальше продолжайте сами, – пожимаю плечами. – С моей точки зрения, это – тот случай, где точка зрения во многом зависит исключительно от конкретной правовой школы. А у пашто всё всегда было в порядке с гибкостью мышления.

– Ты о чём сейчас? – не поспевает за моей мыслью задумавшийся Актар.

– Назови четыре суннитских масхаба?

– Э‑э‑э, это зачем ещё? – настораживается пашто.

– Актар, просто назови, – тихонько смеётся Алтынай, стараясь, чтоб этого не было видно никому другому. – Тебя за это никто не покусает.

– Так их больше, чем четыре, – озадаченно таращится на нас Актар. – По какому признаку выбирать эту четвёрку?

А я мысленно хлопаю себя по лбу: даже там, тот же Захиритский масхаб ещё существовал и после пятнадцатого века. Четвёрка из девяти осталась значительно позже.

Актар, в силу специфического взгляда на вещи, вполне может учитывать и исчезнувшие впоследствии школы.

– Давай тогда ограничимся ханафитским, ханбалитским, маликитским и шафиитским масхабами, – обозначаю те школы, которые помню оттуда . – Вот скажи мне, друг Актар, что каждый из них говорит об употреблении в пищу, скажем, мяса лошади?

– У нас, ханафитов, это макрух . – Твёрдо отвечает Актар. – Об остальных не знаю.

– А между тем, у маликитов лошадь уже не макрух , а вообще харам , – назидательно поднимаю указательный палец. – А у шафиитов и ханбалитов – напротив, халал. Причём нашей дорогой Алтынай принадлежность к общему с тобой ханафитскому масхабу не мешает и любить конину, и считать её самым вкусным мясом на столе. Правда, Алтынай?

– Угум, – глухо отзывается та, разгрызая как раз пластинку сыровяленой конины (извлечённую из чересседельного подсумка). – Не мешает!