А следующие слова здоровяка похоронили всякие надежды на благополучное завершение дня:

– Ұлы мәртебелi Ханшайым… (аналог «Ваше Высочество…»)

Долбаный здоровяк заговорил с девкой на той самой ветке туркана, которая была её родной. Причём сам Хамза хоть и понимал её без искажений (исключительно в силу образования и кругозора), но говорить на ней свободно не смог бы: что ни говори, это был другой язык, хоть где‑то и родственный.

Видимо, знакомы лично.

Формула обращения была, разумеется, для столичного уха идиотской; но кто знает, как там у них в Степи полагается в таком случае говорить?

– Разбойники, – палец девки ткнул во всех стражников по очереди. – …такой суд, что всё равно что без суда… били все… судья… второй этаж… жирная тварь… Наместник…

– Возможно, не стоит горячиться, принимая на веру все слова женщины, – побледнев, попытался проявить твёрдость в беседе Хамза. – Требую слова…

Вместо ответа, незнакомец что‑то проорал на всю улицу на пушту (ну понятно; если отсюда родом – общался же как‑то до армии…); и стражники через секунду обнаружили себя в кругу хмурых мужчин, окружающих их явно с недобрыми намерениями.

А ведь достаточно пуштунам сказать, что столичные туркан хотят извести родственницу Султана на их пуштунской земле и свалить на них; и пашто даже Дворец Наместника приступом возьмут, с замиранием сердца подумал Хамза. Сам здоровяк рос тут; видимо, всех на улице знает с младенчества. Понятно, что «герой‑ветеран» помощь у соседей получит всегда.

В отличие от Городской Стражи.

– Зовите стражу! – проорал на классическом туркане Хамза, с запозданием решивший действовать напролом. – Кто‑нибудь, позовите стражу! Тюрки, вы слышите меня?!

Глава 27

Несмотря на более чем серьёзное положение, думать Хамза не переставал ни на мгновение.

После всего случившегося, живыми стражники однозначно были не нужны никому.

В первую очередь – самому сотнику: если этот лысый скот их сейчас тут перестреляет (либо переколет при помощи набежавших из квартала пашто, как баранов), то он тут же становится чем‑то типа спасителя прекрасной ханши из лап бандитов, как в этих смешных сказках людей, живущих на западе.

А если он, по тупости, затеет разбирательство, то прибывшие срочно из столицы дознаватели автоматически ототрут парнягу от «своего» дела, пожав руку и выдав пару золотых (в которых он, скорее всего, не особо и нуждается).

Кроме сотника, живыми стражники не были нужны и Наместнику, по вполне понятным причинам: на мёртвых можно безболезненно свалить гораздо больше, чем на живых.

Судья в этом списке терялся в свете первых двух пунктов, но и ему было бы удобнее, не раскрой стражники больше рта вообще.

О самой девке и говорить не приходилось. У неё собственный счёт был ох как немал.

Узловатые руки заполонивших всё вокруг пуштунов уже снимали со стражи пояса, рвали из рук (либо прижимали к телу, не давая использовать) оружие, а одному из пятерых даже вцепились сзади в горло.

Терять было нечего.

Хамза несложным приёмом освободился на мгновение из рук двух представителей деревенщины; благо, между ним и сотником теперь находился живой щит из людей.

Отскочив к стене, Хамза усилием ввёл себя в состояние спокойствия, как бывало всегда при обращении к последнему рубежу:

– Всем лечь на землю! – одновременно с этими словами, он привычно сплёл пальцами вязь каста…

И ничего. «Огонь» не кастовался.

Этого не могло быть, но заклинание не работало. Такая привычная стихия, молниеносно отзываясь на его призыв, через долю мгновения куда‑то пропадала, исчезала и гасла.

Третий. Пятый. Седьмой раз.

За следующие десять ударов сердца, Хамза поставил личный рекорд по скорости активации боевых плетений. Жаль только, что они не работали.

Местные, знавшие в нём мага, поначалу боязливо отпрянули от него в стороны. Но сейчас, видя его полнейшую беспомощность, пересмеивались между собой на своём уродском языке и, кажется, очень быстро теряли свой страх.

Твари. Все твари. Хамзе захотелось сесть на дорогу, обхватить колени руками и просто заплакать.

Сотник что‑то насмешливо прокаркал старому пуштуну, который (кажется) руководил своими соплеменниками.

По крайней мере, ещё через полминуты Хамза обнаружил всех стражников лежащими носами в камень; оружие – аккуратно сваленным на арбу; а себя – с узким пуштунским клинком, приставленным к горлу.

Этого не могло быть. Этого просто не могло быть.

_________

– Главный вопрос, как будем судить. – Старик‑пуштун старательно выговаривал слова на корявом, но понятном туркане.

– Стараются закон соблюсти, – хихикнул один из рядовых стражников, видимо, повредившийся умом от происходящего. – Интересно, что дальше будет?

Хамза и прочие только сопели, периодически пробуя на крепость стягивающие руки за спиной верёвки.

– Какие могут быть возможности? – спокойно спросил сотник «красного» батальона, старательно вытирая мокрой тряпкой кровь с лица девки.

– Ишь как выслуживается, – продолжил хихикать скорбный разумом товарищ, изображая червяка на камнях со стянутыми за спиной руками и ногами.

– Их сразу четыре. Первая – по Пашто Валлай, – охотно затарахтел старик. – Вторая – по Уложению Султаната. Третья – Ханшайым имеет право суда. Четвёртая – по шариату. А если учесть, что суд происходит в отношении её же соплеменников, из‑за нанесённой ими ей обиды…

– Я б Пашто Валлай не вплетал, – задумчиво возвестил лысый. – Смотрите. Покушение было на Ханшайым туркан. Непосредственные исполнители – тоже из туркан. Происходит всё на земле пашто. Какая бы сторона ни взяла верх… – дальше здоровяк замолчал, предлагая продолжить собеседнику.

Люди вокруг внимательно прислушивались к разговору. Тем, кто туркана не знал, шёпотом переводили соседи или товарищи.

– Какая бы сторона ни победила, в итоге все туркан затаят злобу на всех пашто, – моментально завершил конструкцию старик. – Из‑за ваших битв, резать рано или поздно всё равно придут нас. Ты это хотел сказать?

– А кто‑то может вспомнить, когда было иначе? – холодно усмехнулся сотник. – Я не первый день живу, об ином пока не слышал.

С‑сука, вот же с‑сука; сотник в бессильной ярости молча рвал ногти о верёвку.

Да на чьей стороне вообще этот выродок?! Речь изо рта сотника текла на беглом, непринуждённом, словно бы родном, восточном туркане, с их так раздражающим столичного жителя «ж»‑каньем и прочими нюансами произношения, характерными для выходцев из Степи.

На степняка, однако, сотник не походил как минимум внешностью. Хотя это и ни о чём не говорило.

Но самое главное, он с долбаными варварами обсуждал дела так, как будто эти выродки от колена фарси ему были дороже соплеменников!

– Ты что, не тюрок?! – не выдержав надругательств над собственным представлением о правильном, не сдержал гневного возгласа самый старший из стражников. – Да с кем ты вообще обсуждаешь судьбу своих братьев?!

– Так вы мне не братья, не братья, и не братья. – Сотник присел напротив говорившего и за волосы развернул его лицо к себе.

_________

Примечание.

Ағасы – «брат», который родственник.

Бауырлар – «братья» в неродственном контексте; например, «братья по оружию» (или по вере).

Джамаат – обращение к мусульманам‑братьям по вере, арабск.