На базаре встречаем не так уж мало людей, говорящих на туркане (правда, на юго‑западной его ветви, очень плохо понятной нам): это как оседлые выходцы из этого народа (и их потомки), так и местные, владеющие порою половиной десятка самых употребительных языков.

Через пару часов неспешного крейсирования по базарным рядам, в оговоренном месте встречаемся с остальными. Которые уже пробежались по рядам и добросовестно докладывают Алтынай, что видели и что слышали.

После чего она их отпускает в местный аналог ресторана и прочие (неафишируемые) места для отдыха, а сама берёт под руки нас с «нашим» парнем и направляется прямо в мясной ряд.

В мясном ряду, она вежливо, но непреклонно глядит на ближайшего продавца:

– Уважаемый, пожалуйста, подскажи, где Старшина мясного ряда?

Мужик с грехом пополам понимает туркан, и указывает нам на небольшую каменную будочку, стоящую на границе между мясными рядами и местами продажи живого скота.

Старшиной мясников оказывается на удивление худой и сморщенный старик, по которому я даже не могу понять, какого он народа.

Старик, мазнув по нам взглядом, бойко начинает лопотать на южном туркане, более‑менее нам понятном.

После положенных приветствий и представлений, старшина мясных рядов провожает нас в ближайшую чайхану, где занимает отдельный кабинет и сразу берёт быка за рога:

– Сколько рыбы, какой, в какое время берётесь доставлять? – переводит он взгляд с меня на Алтынай.

Видимо, безошибочно определяя, что решать может каждый из нас.

У нас с ней этот момент оговорен, потому отвечаю ему я:

– В основном, только эта порода, – разворачиваю заранее подготовленную и чуть просоленную с локоть длиной рыбёшку из позавчерашнего улова. – Сколько, будет зависеть от того, как будете покупать. Можем доставлять свежую, но это не позже двух часов после рассвета. Можем доставлять вот такую солёную, это увеличивает время хранения. Можем коптить. Если нужна копчёная, с вас нужные породы деревьев для копчения, у нас в степи деревьев взять негде. В опилках, естественно.

– Работа бесплатно? – уточняет старик, пронзительно глядя на нас с Алтынай по очереди.

– Да. У нас нет караула огнеборцев в степи, – демонстрирую знания местных реалий противопожарной безопасности (в частности, производства по копчению мяса в черте города строго запрещены). – Работы мы не боимся, но щепа с вас.

Затем дед очень долго и упорно торгуется с Алтынай: какие виды серебра и золота принимаются в расчёт. Какое качество монеты. Допускается ли отсрочка оплаты, если наша утренняя партия свежей рыбы больше, чем у него есть в кассе. Какие гарантии качества товара (с нашей стороны) и качества оплаты (с его стороны, поскольку, оказывается, износ монет влияет на их номинал). И многое другое.

К моему несказанному удивлению, Алтынай общается с ним не просто на равных, а с позиции доминирующего монополиста. Несмотря на разницу в возрасте.

Как она сориентировалась за это весьма сжатое время, я не понимаю. Надо будет потом расспросить…

Наш третий спутник, парень с восточного края юрт, меланхолично бросает в рот орешки, запивая их чаем, и вообще никак в беседе не участвует.

Наконец, предварительные договорённости достигнуты.

– Тогда жду вас на третий день, считая с завтра, у себя, с двумя мерными мешками свежака, – итожит дед, вежливо раскланиваясь. – Прошу извинить, уважаемая ханум, дела.

__________

– Слушай, а чего я ещё о тебе не знаю? – спрашиваю откровенно Алтынай после переговоров с главным мясником.

После того, как «нашего» парня она отпускает к остальным (как бы не в местный аналог «квартала удовольствий»). А мы гуляем по рядам дорогой одежды, украшений, фарфоровой посуды. Узорчатых ковров и прочей роскоши.

– Ты сейчас о чём? – на ходу удивляется она, впрочем, не отвлекаясь от разглядывания шёлковых нарядов, выставленных в некоторых лавках.

– О том, что ты – маленькая девочка. Как ты так с ходу Старшину мясников под себя подмяла? И не надо таращиться на эти одежды, сестра, они не для порядочной правоверной девушки – поддеваю её между делом.

– Что б ты понимал в нарядах, – весело хмыкает она, на секунду оборачиваясь ко мне. – И в правоверных девушках… – Она демонстративно указывает глазами на мой гульфик штанов, намекая на только нам с ней известные деликатные подробности.

Подсмотренные ею вопреки моим словам.

– А что тебя удивляет с мясником? – переспрашивает она, пробуя на ощупь какой‑то шёлковый кардиган. Или как это тут называется…

– Он старше. Опытнее. Давно на деньгах и в торговле. Жёсткий мужик. Обычно, с такими договариваться очень тяжело. И условия новичкам не выгодны.

– Не знаю, где ты такое видел, – Алтынай с удивлением отвлекается от куска шёлка и смотрит на меня. – У него своя работа. У меня товар, который ему нужен. Как раз именно потому, что он старый и много видел, он лучше других понимает все выгоды оптовой покупки рыбы у меня. В одиночку, без конкурентов. А кроме нас, в ближайшее время ловить же никто не будет, это же очевидно: вон даже мы с тобой как намучились… пока ты наших заставлял в воду лезть, – смеётся она, прикрывая ладонью рот. – Что до уважения, то по мне же видно, чья я дочь, – она касается кончиками пальцев какого‑то медальона в форме солнца с лучами, одетого ею напоказ поверх одежды. – Он явно не «белая кость», в отличие от меня. С чего бы ему говорить иначе?

Видимо, я ещё многого не понимаю в местных аналогах дворянства .

Алтынай продолжает бесцельно гулять по рядам шёлковой одежды, а я сопровождаю её. С местом ночлега мы определились, тут есть аналоги гостиниц.

Внезапно в соседнем ряду возникает какой‑то шум, и в проход между рядами прямо нам под ноги вылетает средних лет мужчина, что‑то бормочущий себе под нос.

На языке, которого я не понимаю, но фонетику которого неплохо узнаю ещё оттуда. Поскольку там, ещё на флоте, имел контакты с их экипажами в разных портах одного очень интересного региона.

Алтынай, нахмурившись смотрит на старика (а это оказывается действительно почти старик, просто не толстый и моложаво выглядящий), а из соседнего прохода выходит пара местных здоровяков (явно торгующих тоже тут в одной из лавок) и направляется к поднимающемуся с земли деду.

Алтынай делает мне знак рукой и становится между стариком и двумя местными парнягами, говоря мне:

– Помоги старику подняться. – Затем обращается к местным. – Кто такие? В чём дело?

Видимо, в местных раскладах аналоги дворянства тоже фигурируют, и Алтынай явно имеет какие‑то привилегии, судя по её весьма особенным интонациям тут, на базаре.

Местные что‑то отвечают ей на дари, которого ни я, ни Алтынай, не знаем.

Наклоняюсь и под руки поднимаю старика, попутно отряхивая от пыли.

– Вы меня понимаете, уважаемый? – Вежливо спрашиваю его на туркане и пашто по очереди.

– Вполне, – отвечает он на центральном туркане, с весьма определённым акцентом. Затем добавляет. – Кажется, кто‑то хочет сойти за азара…

– Кажется, богом избранный народ как и прежде гоним и притесняем, – смеюсь в ответ. – Но по‑прежнему цепляет локтями всех подряд, не считаясь ни с личностями, ни с обстоятельствами.

– В чём дело? – игнорируя двух местных, поворачивается к старику Алтынай.

– У меня была чудесная партия тесьмы и кружев, – чуть поклонившись, отвечает ей дед гораздо более уважительно, чем общался со мной. – Я заплатил полагающийся налог в казну Наместника, но местная гильдия ткачей настаивает на том, что и им я тоже что‑то должен. Но я очень хорошо знаю правила, и это просто грабёж!

– Справедливости ради, сестра, – смеюсь, стоя сбоку. – Ничуть не подвергая сомнению слова уважаемого, отмечу: его народ достаточно регулярно попадает в конфликты из‑за денег. Хотя, зачастую, отнюдь и не по своей вине.

– Наверное, сложно быть сыном такого народа, – демонстративно вежливо чуть наклоняет голову Алтынай, глядя на старика. – Мы можем чем‑то помочь вам?