Находившиеся на площади зрители (а некоторые из них специально оставили дела и пришли послушать речь дочери степного хана лично) ещё какое‑то время не расходятся, обсуждая между собой услышанное.

Те из них, которые стоят близко к говорившей, слышат, как её лысый охранник недовольно бормочет себе под нос:

– Почему Фаджр? Это же вставать так рано…

Недовольство хмурого здоровяка, исподлобья глядящего на жителей города, веселит, тем не менее, всех присутствующих.

По здравому размышлению, не расходящиеся ещё почти час зеваки приходят к выводу: Орда в своём праве. Приличия соблюдены: Наместника звали, не явился. Стражу тоже звали, с тем же успехом. Старуха Нигора вообще была своя!

А если справедливости (ведь действительно) не достаёт даже на своих, то где уж чужим ожидать от пустыни дождя… тем более, люди Дуррани на базаре были. Куда и когда идти, слышали. А на беззаконных варваров степняки, при ближайшем знакомстве, пока не похожи: того малика вообще могли б сразу тихо прирезать, и кто б его хватился… или искал бы по Степи.

А уж кормить здорового мужика (иной в малики наверняка бы не выбрался) только для того, чтобы тот дождался «справедливого суда» – это уже вообще наивность, граничащая с глупостью…

Впрочем, какими бы странными пришельцы ни были, город от них ничего, кроме развлечений и даже кое‑каких добрых дел, пока не видел.

Кстати, за завтрашнее мясо воинами Орды сегодня вечером в мясном ряду тоже было уплачено золотом… Понимающий – поймёт.

________

После наивного (как по мне), но достаточно ёмкого «выступления» Алтынай на площади, лично я заметил более десятка людей, наверняка в том или ином виде подвизавшихся либо в аппарате Наместника, либо в Страже (что одно и то же).

В отличие от обычных горожан, их эмоции настолько явно отличались (для меня и Алтынай) от эмоций простых людей, что их сословная принадлежность не составила никакого секрета.

– Готов спорить, кому‑то сегодня во дворце будет не весело, – констатирую очевидное, возвращаясь с Алтынай в дом Иосифа. – Ещё один центр власти на одной и той же территории – это жёстко, – хмыкаю уже в доме.

– Я не жажду власти, – ровно и как‑то отстранённо отвечает Алтынай. – Хочу лишь справедливости. По счастью, лично мне есть что противопоставить местному произволу.

– Интересно, – с видом учёного‑исследователя говорит Иосиф, встречая нас в доме. – Очень интересно. Пожалуйста, идёмте, желавшие говорить с вами уже частично собрались.

Иосиф проводит нас в дальнее внутреннее помещение, окна которого выходят во двор и в сад, где за столом уже сидят трое местных бородачей.

Делаю шаг в комнату первым, здороваясь:

– Мир вам, уважаемые. Рады видеть вас, спасибо радушному хозяину этого дома, – лёгкий поклон в сторону Иосифа. – Не знаем ваших обычаев, но у нас женщины могут находиться и говорить вместе с мужчинами. Да не обидит вас присутствие дочери хана за одним с вами столом.

Ещё раз вежливо кланяюсь и, местами попирая правила, пропускаю впереди себя Алтынай.

Подчёркивая её статус.

Которая идеально чувствует атмосферу и являет собой чёткий баланс вежливости, достоинства и стоящей за её спиной Силы (явно чувствующейся в каждом её жесте).

Трое бородачей по очереди представляются, их имена мне ни о чём не говорят. Ясность вносит Иосиф:

– Здесь присутствуют люди, чьи капиталы, оборачивающиеся на этом базаре, сравнимы с расходами Наместника. Но, как и я, время от времени тоже страдающие от произвола и несправедливости.

На жертв произвола, как с моей точки зрения, никто из присутствующих вообще не похож (видимо, имеются в виду финансовые моменты. Непростой жизни обеспеченных «инородцев» на данной территории).

Следующие несколько часов, как по мне, можно было бы считать просто зря потраченным временем: никаких серьёзных тем не поднимается. Никаких предложений не звучит. В намерениях наших гостей сквозит тщательно скрываемое любопытство.

Через четверть часа после начала застолья, к нашей компании присоединяется ещё пять человек, которых Иосиф рекомендует аналогичным образом (среди этих уже есть представители народов и дари, и пашто).

Из вежливости, все беседы за столом ведутся исключительно на наречиях туркана (пусть порой очень причудливых и редких, но зато всем присутствующим понятных).

Вместе с тем, если оставить за скобками велеречивые обмены любезностями, взаимные комплименты, то останется только подчёркнуто‑сдержанное и вежливое любопытство с обеих сторон (особенно, со стороны Алтынай, которая тут самая младшая по возрасту. Хотя и самая старшая по статусу и положению, прямо каламбур).

Вообще, мозгами я понимаю, зачем наши собеседники хотели этой встречи (когда в твоих руках финансовый капитал регионального масштаба, ты, естественно, стремишься поставить на всех лошадей в забеге, на всякий случай).

Но меня подобный прагматизм к концу встречи начинает утомлять, и я мало что не зеваю.

Это, в свою очередь, не укрывается от Алтынай, которая ведёт себя за столом с достоинством ханской дочери, но с позиции лично моей младшей (по возрасту) родственницы в роду. Она, бросив на меня в течение пяти минут три внимательных взгляда, встаёт, извиняется со ссылкой на возраст и усталость, церемонно прощается с каждым участником встречи и просит меня, как близкого, сопроводить её.

Что я с удовольствием и делаю.

– Не напрягайся, – смеётся Алтынай в выделенном нам секторе дома, состоящем из пары смежных помещений. – Я видела, что ты там чуть зевать не начал. Все приличия соблюдены, так что можешь сказать спасибо. За то, что я тебя оттуда утащила.

– Спасибо, – киваю, выбирая место для сна. – Это было как нельзя кстати. Какие‑то затянувшиеся смотрины, а не деловая встреча.

– Ты же не думаешь, что на первой встрече, да ещё и с женщиной, стали бы решать какие‑то серьёзные вопросы? – выразительно поднимает брови Алтынай. – Это так, прощупывание на уровне ощущений: можно ли друг с другом иметь дело. Не более… Что‑то типа смотрин невесты, – Алтынай заливисто смеётся. – Только применительно к делам.

– Не отказался бы узнать, что они хотели – Говорю в ответ. – То есть, мозгами я понимаю, что они просто раньше других озаботились знакомством с новым источником Силы в городе. Но что‑то это как‑то всё … – не могу подобрать нужного слова.

– Не надёжно и не серьёзно? – как‑то по‑взрослому чуть улыбается Алтынай.

– Точно.

– А как было бы серьёзно?

– Ну, в тех местах, где жил я, есть такое понятие: протокол намерений. – Просвещаю Алтынай. – Считается хорошим тоном его озвучить на первой встрече, с обеих сторон. Если этого не происходит, это означает, что инициировавшая встречу сторона не увидела в собеседниках перспективы для дальнейшего разговора

– А почему приглашённая сторона не может инициировать обмен намерениями? – заинтересовывается Алтынай.

– М‑м‑м… как бы это покороче… я даже не задумывался, просто есть же «правила игры»… Ну, существует неписаное правило: при обмене информацией, между чужими друг другу, любая информация обесценивается. И правилом хорошего тона считается, когда инициатор первым предлагает свой кусочек информации на обмен. Если приглашённому интересно, он отвечает своим, примерно аналогичным по важности и стоимости. – На всякий случай, поворачиваюсь к Алтынай и уточняю. – Не сильно сложно?

– Нет, пока всё понятно, продолжай, – с любопытством кивает Алтынай, устроившаяся в углу со своим неизменным мешочком орехов.

– Вот дальше, как в шахматах, собеседники делают ходы по очереди: кусочек информации от инициатора, кусочек от приглашённого. В общем, это уже лишние ненужные детали того общества, – решаю не грузить ребёнка перед сном лишней и паразитной информацией. – Вот у меня на эту тему есть свои привычки. Если встреча состоялась, а намерения сторон не объявлены, даже на уровне заявлений, то я привык считать, что инициатор не увидел в собеседнике равноценную величину.