– Во‑о‑о‑о‑о‑от. – Поднимаю палец. – А вот тут давай подробнее.

– Допустим, северных аргамаков чёрной масти надо скрестить с такими же, но с юга. Чтоб получить более ровный окрас, без белых и рыжих проплешин, и устойчивость потомства к зимним морозам. – Как по писаному шпарит Алтынай. – Ты посылаешь гонца на север. Но тамошний род, допустим, женит сына. И выезжает со своими жеребцами на юг только через полмесяца. Когда они всё же приезжают на юг, то кобылы коням уже не рады. Ну, у них нужная пора прошла, надо ждать… – делает вид, что стесняется, Алтынай. – Это самый простой пример.

– Точно.

– И это только самая лёгкая часть расхождения желаний. – Прекращает притворяться и встряхивает кистью руки Алтынай. – Когда появляется только отсрочка по времени. А ведь ещё можно сами желания искажать…

– Да. Давай с примерами пока прекратим, ты уже сказала всё самое главное. Как ты сама думаешь: Наместник исказил Желание Султана в адрес племён туркан? Или Султан вам сказал одно, а Наместнику второе?

– Возможно и то, и другое. – Снова даже на секунду не задумывается Алтынай, наверняка что‑то представляющая о местных раскладах, так сказать, «из первых рук». – Было бы. Если бы я не знала Султана.

Она делает паузу, снова устраиваясь спиной на мне поудобнее, а я только что не икаю от удивления:

– А теперь ты говори подробности. Откуда это ты знаешь Султана?

– Он же затеял построение Империи, – отмахивается Алтынай, как от чего‑то несущественного. – Причём, мечтает, что это будет Империя народов туркан и говорящая на туркане.

– Тогда уже на турканах, – поправляю. – Всё же ветви друг от друга порой сильно отличаются…

– Не важно, – снова отмахивается Алтынай. – Да, империя туркан. Остальные народы, хоть и не будут притесняться, но язык выучить будут должны и главенствующих позиций в будущей Империи им не отмеряно. Вот нас, кочевых туркан, во дворец зовут на каждый Курбан Айт. Ну, ханов с семьями. Я в том году была. – Завершает она свой детский пересказ почти что глобальных событий и политических устремлений.

– И ты всё это слышала сама? – удивляюсь до глубины души.

– Ты даже не представляешь, как Он любит об этом поговорить, – переворачивается на живот Алтынай и смотрит мне в глаза. – Особенно в кругу своих. Но туркан делятся на оседлых и кочевых. Султан говорит, что будущее его Империи – на копытах наших коней. Но никак не в руках оседлых ремесленников. Потому мы сидим с ним вместе, за круглым дастарханом. А наместники городов ремесленников, хоть и тоже туркан – но на одну террасу ниже, за квадратными столами.

– Ты заставила меня задуматься, – признаюсь. – Не ожидал.

– Думай, – смеётся Алтынай, хлопая ладонями по моему животу, как по барабану. – Ты, кажется, до этого момента и не понимал, что значит быть дочерью хана.

– Не в таких красках и деталях, – признаю очевидное, погружаясь в некоторые прикладные размышления.

– Теперь я понимаю, почему ты запросил письменного пояснения Наместника, – роняет Алтынай, снова переворачиваясь на спину. – Имеет место противоречие. Наместник хочет править вечно. Но не должен вызывать гнева Султана. А если в Столице станет известно, что какие‑то пашто, да ещё с ведома Наместника, с оружием двинули на туркан… Которых сюда отправил сам Великий… Гвардия Султана будет тут сразу через время, необходимое для перехода сюда. И уж от трёх желаний сегодняшнего Наместника точно ничего не останется…

– Я считал, что я умнее тебя в этих вопросах – Серьёзно говорю через минуту собственных размышлений. – Сейчас вижу, что это не совсем так. Теперь забудь о том, что я мужчина. Помни, что я НЕ туркан и НЕ кочевник. Теперь уже я не уверен, что мне стоило говорить с посланником вместо тебя.

– Стоило, – беспечно отмахивается Алтынай. – Во‑первых, я женщина. А мужское слово, к сожалению, весит намного больше.

– Это только пока, вы ещё увидите феминизм через несколько десятилетий, – бормочу себе под нос, но она оставляет мои слова без внимания.

– Во‑вторых, ты очень хорошо сказал словами те моменты, которые я чувствовала, но не могла произнести. – Продолжает Алтынай. – А если бы я начала подбирать слова, на переговорах это всегда ведёт к потере выигрышной позиции. Тут как во встречной конной атаке: чьи кони топчутся, кружатся на месте, тот вряд ли победит. А ты был стремителен, как волк. – В этом месте Алтынай зачем‑то смотрит на меня и начинает заливисто нетактично ржать, громко вплоть до самого неприличия.

– Что со мной не так? – хмуро спрашиваю, не понимая подоплёки.

– Тебя дети знаешь, как прозвали? – продолжает веселиться Алтынай.

– Откуда? – удивляюсь очевидному. – Я почти ни с кем, кроме тебя, не разговариваю же.

– Лысым волком, – давится от смеха Алтынай. – Правда смешно?

– Ну, лысый это понятно, – автоматически глажу лобную кость. – А волк почему? Никого ж не кусал, на людей не бросался?

– У нас это скорее доброе слово, чем плохое, – качает головой Алтынай. – В данном случае. Вот по таким мелочам сразу и видно, что ты не из наших… Ты, когда за моим конём бегал, говорят, на волка был похож. Вот и приклеилось. – Дальше она снова смеётся, а я раздумываю над перипетиями бытия.

– То, что я не из ваших, в первую очередь видно по тому, как я коней «люблю».

– А вот и не факт, – не соглашается Алтынай. – Ты ж здоровый, необычно здоровый. Твоего основного коня могли убить. Конь мог джута не пережить. Мог состариться, и ты его оставил в большом коше, доживать либо на племя. А нового коня именно тебе подобрать и натренировать – это не один месяц. Так что, если очень захотеть сойти за нашего, то как раз отсутствие у тебя коня именно в этот момент объяснить можно. Но ездить‑то всё равно учиться надо…

__________

– Курсант Дайн, выйти из строя.

Джемадар Пун, перепоручив утренние занятия с курсом джемадару Камалу, всё утро провёл на узле связи (это не афишировалось, но и скрыть что‑либо от не покидающих территорию первокурсников тоже невозможно).

Барон Дайн, самый высокий из всего курса, дисциплинированно выполняет команду и замирает перед джемадаром Пуном, возвышаясь над тем почти на две головы.

Джемадар Пун, обычно немногословный и крайне рациональный, в этот раз удивляет всех крайне необычным отступлением от своего амплуа:

– Барон, я уважаю ваше решение о переносе награждения во Дворце. Но есть моменты, не терпящие отлагательства. – Крайне не свойственные Пуну пространные речи вызывают удивление у всех присутствующих, включая Дайна.

Который молча ждёт развития событий.

Пун достаёт из планшета маленький белый свёрток и протягивает Дайну:

– Носить с сегодняшнего дня. Исполняйте.

Дайн дисциплинированно разворачивает небольшой отрез белой шёлковой ткани, так неуместно и странно смотрящийся в руках джемадара.

В свёртке обнаруживаются знаки различия хавилдара погранвойск и штат Термязского погранотряда.

От стоящих поблизости не укрывается вопросительно поднимающаяся бровь Дайна. И медленно опускающиеся веки Пуна, которые тот задерживает опущенными чуть дольше положенного.

– Jai Mahakali. – Неожиданно почти для всех звучит на весь плац в исполнении барона. Звучит так же странно, как и смотрится в его исполнении ритуальный жест.

– Ayo gurkhali. – Ровно отвечает Пун и добавляет, указывая глазами на шёлковый свёрток. – Помимо прочего, даёт право на беспрепятственный выход в город с территории колледжа в свободное время. Ещё даёт право лично использовать узел связи Колледжа, в режиме Зелёного Телеграфа со всеми погранотрядами.

– Включая Полесский? – заинтересованно и с неожиданным энтузиазмом уточняет Дайн, явно проглатывая ещё какие‑то рвущиеся наружу вопросы и уточнения.

– Со всеми без исключения отрядами. Включая Полесский. И не сочтите это за элемент награждения, барон. Это уставной ответ Термязского Отряда, вам лично, в ответ на добросовестно выполненный вами приказ. – Бледная улыбка в исполнении Пуна перед строем настолько необычна, что первый курс ещё некоторое время пребывает в лёгком ступоре. – Награды и дворцы остаются дворцам, а текущего взаимодействия на границах и между ними никто не отменял.